О ПАТЕНТНЫХ ТРОЛЛЯХ И РЫНКЕ ИЗОБРЕТЕНИЙ

Деятельность моего фонда Intellectual Ventures понимают неправильно. Меня называют «патент­ным троллем», потому что я якобы скупаю патенты, чтобы потом грабить беззащитные компании. На самом же деле мы пытались создать рынок капитала для финансирования изобретений — по принципу рынка венчурного капитала, который поддерживает еще не оперившиеся компании, и рынка прямых инвестиций, который оздоравливает неэффективные предприятия. Наша задача — превращать прикладные исследования в прибыльное дело, чтобы оно привлекало гораздо больше частных инвестиций, чем сейчас. В итоге это должно вызвать бурный рост количества изобретений.

Кто-то скажет: «Это смешно. Изобретательст­во не может быть самостоятельным бизнесом. Слишком много риска, слишком все неопреде­ленно и зыбко, да и сами по себе изобретения су­щественной прибыли приносить не могут — они неотделимы от компаний, превращающих их в реальные продукты. И попытка создать лик­видный рынок изобретений просто абсурдна».

Не могу с этим согласиться. В 1970-х годах то же самое говорили о другой разновидности «нематериальной» интеллектуальной собст­венности — программном обеспечении. Тогда в компьютерной отрасли ценность ПО видели только в одном: без него невозможно прода­вать системные блоки или мини-компьютеры. Отдельно, само по себе, его покупать не будут. В итоге программисты трудились на произво­дителей компьютеров или на компании, в ко­торых работали на компьютерах. Независимых поставщиков ПО было мало, и они едва сводили концы с концами. Получать прибыль на про­граммном обеспечении — дело безнадежное. Все так говорили.

И ошибались. Прошло каких-то тридцать лет, и разработка ПО стала одним из самых прибыль­ных видов бизнеса. Я знаю это не понаслышке, поскольку был менеджером, а потом и дирек­тором по ПО в Microsoft, и эта метаморфоза происходила у меня на глазах.

Взлет софтверной отрасли объясняется, преж­де всего, двумя обстоятельствами. Во-первых, поставщики ПО постепенно убедили пользо­вателей — просвещая их и выигрывая судеб­ные иски — в том, что надо уважать право на интеллектуальную собственность и не просто копировать созданное кем-то, а платить за это. Далее, поставщики развели в разные стороны ПО и «железо», преодолев проблему несовмес­тимости систем и создав программы, которые работают на разных компьютерах. Когда гряну­ла революция ПК, сложилась и самостоятельная софтверная индустрия.

На мой взгляд, изобретениям предстоит стать тем же, чем стало ПО: ценным активом, на фундаменте которого будут выстроены новые экономические модели, инвестиционные стра­тегии и ликвидные рынки. Громкий успех, кото­рый последние десять лет сопутствовал фонду Intellectual Ventures, убедил меня в том, что изоб­ретательство, как и программный бизнес, доби­лось бы большего, если бы отделилось от произ­водства и развивалось само по себе с помощью сильного рынка капитала, который бы финанси­ровал изобретения и зарабатывал на них.

С высоты нашего опыта видно, что развитая система изобретательского капитала могла бы снять многие проблемы, усложняющие жизнь и изобретателям, и тем, кто пользуется их дости­жениями. Речь идет, с одной стороны, о недоста­точном финансировании прикладных исследо­ваний, об отсутствии связующего звена между компаниями и нужными им технологиями, о трудностях коммерциализации изобретений, разобщенности изобретателей и изобретений, нацеленных на задачи глобальной значимости. А с другой — о правоприменительной практике, которая оставляет безнаказанными слишком много злоупотреблений в сфере интеллектуаль­ной собственности, и верует в то, что установить справедливую цену можно только в суде.

Решать эти проблемы призвана моя компа­ния — крупнейший фонд в новой категории изобретательского капитала. Я убежден, что, если мы и наши единомышленники победим, система изобретательского капитала даст мощ­ный импульс технологическому прогрессу, соз­даст множество новых предприятий и изменит мир к лучшему.

Одной благотворительности мало

Америка заняла первое место в мире по изобретениям в XIX веке, когда с легкой руки Эли Уитни, Роберта Фултона, Сэмюэла Морзе, Николы Теслы, Александра Белла, Томаса Эдисона и других Соединенные Штаты из аграрной страны пре­вратились в мощную индустриальную державу. Американцы и сейчас считают изобретательство одним из источников конкурентного преиму­щества своего государства. Они понимают, что изобретения — мощный двигатель экономи­ческого роста. Но, как, ни странно, и товарные рынки, и университеты, и власти практически не финансируют эту деятельность и не уделяют ей должного внимания.

Вне фармацевтической и биотехнологической отраслей почти нет компаний, которые суть сво­ей деятельности видели бы в изобретательстве или создании патентованной интеллектуальной собственности. Департаменты НИОКР превра­тились в отделы разработок без исследований: они считают, что должны придумывать новые продукты. Едва ли в корпорациях есть такая штатная единица, как «изобретатель», хотя эта должность, в принципе, должна отличаться от существующих в отделах НИОКР: она предпола­гает иной склад ума, предназначена для реше­ния других задач, и людьми, которые занимали бы ее, надо было бы иначе руководить.

Университеты и госучреждения, финансиру­ющие научные исследования, обычно не прини­мают в расчет патенты, когда раздают должнос­ти или распределяют гранты. Опубликованные труды вознаграждаются, а изобретения — чаще всего нет. Эти организации дают деньги в ос­новном на чисто академические штудии. И это само по себе ценно. Но изобретение — нечто иное: это новый способ применения научного знания, при котором создается что-то полезное, обладающее экономической стоимостью.

Изобретательство всюду на положении бед­ного родственника, и финансируют его соот­ветственно — словно занимаясь благотвори­тельностью. Организации, которые выделяют деньги на подавляющее большинство науч­ных исследований американских университе­тов — речь идет о госучреждениях вроде На­ционального научного фонда, Национального института здоровья, Министерства обороны, и о частных фондах, — на финансовую отдачу

и не рассчитывают. Иными словами, гранты на науку — не инвестиции, а подарки.

Так же рассуждают и корпорации, которые все еще финансируют долговременные научные проекты. Их руководители редко управляют на­укой как самостоятельным бизнесом; когда они выделяют деньги на науку, то совершают, ско­рее, акт веры: они надеются, что появившиеся в результате идеи каким-то чудесным образом вдруг просочатся в организации, производящие продукцию, и там за них ухватятся.

Принцип благотворительности, как я это называю, ставит крест на инвестициях частного сектора в науку и усугубляет ее зависимость от государственного финансирования. Подобное положение дел неприемлемо по многим причи­нам. Получается, что не потенциальный рынок для новых изобретений, а приоритеты государст­ва определяют, сколько денег получает та или иная область науки. Скажем, доля медицины, и биологии в государственном финансирова­нии с 1950-х годов стабильно росла и сейчас составляет примерно половину всех выделяе­мых денег. Но объем средств, направляемых на развитие тех наук, которые дают больше всего полезных изобретений, — физики, например, или информатики, — уменьшился.

Вторая проблема состоит в том, что большая часть государственных средств направляется на традиционные научные программы, выпол­няемые в рамках отдельных дисциплин. Но инновационные междисциплинарные научные группы гораздо лучше приспособлены для ре­шения тех постоянно усложняющихся проблем, с которыми сталкивается мир.

И третья проблема — это ненадежность гос­финансирования. По данным Национального научного фонда, в период с 2003 по 2007 год госрасходы на фундаментальные и приклад­ные исследования с поправкой на инфляцию сократились на 14%. Администрация Обамы обещала вернуть финансирование к прежне­му уровню, но, глядя на стремительный рост бюджетного дефицита, понимаешь, как трудно будет это обещание сдержать.

Чтобы меньше зависеть от государственной благотворительности, нам стоило бы направить на финансирование изобретений колоссальную финансовую мощь частного сектора. Вдумайтесь: в 1983—2007 годах госрасходы на научные исследования с поправкой на инфляцию вырос­ли в США на 60%.

Между тем, вклады американ­ского венчурного капитала и фондов прямых инвестиций в реальный сектор экономики не просто выросли, а прямо-таки взлетели на 1140% и 1940% соответственно: общая сумма (по курсу 2008 года) составила $1,6 трлн. Это в три раза больше тех $537 млрд., которые потратило на науку правительство США.

Привлечь из частного сектора сопоставимые суммы для финансирования изобретений мож­но одним-единственным способом: рассматри­вая изобретательство как прибыльное дело. А для этого нужен эффективный, управляемый профессионалами рынок капитала. Я абсолют­но уверен, что, если мы такой рынок создадим, инвесторы повалят валом.

Конечно, это не произойдет само собой. Есть кое-какие серьезные препятствия: изобрета­тельство сопряжено с большим риском; в неко­торых отраслях и странах не принято уважать права на интеллектуальную собственность; развивающейся отрасли изобретательского капитала явно не хватает профессионального опыта; мир изобретательства не организован. Кроме того, мы стоим перед дилеммой курицы и яйца: чтобы привлечь инвесторов, надо пус­тить изобретения в прибыльное «обращение», но, чтобы создать такой рынок, нужны деньги,

а дать их в состоянии только инвесторы. Преодолеть препятствия можно, и кое у кого это уже получается. Я расскажу — как.

Обойти риски

Изобретения связаны с большим риском — такова их природа, и это, безусловно, колоссальное препятствие на их пути к инвесторам. Факт есть факт, большинство изобретений ничего не дает. Одни попросту невозможно применить. Другие можно, но обходятся они слишком дорого. А бываю и такие, которые всем хороши — и стоят дешево, и полезны, но уступают каким-нибудь еще более совершенным решениям. Достоверной статистики риска, связанного с инвестированием в изобретения, нет, но из отчетов уполномоченных госучреждений следует, что инвесторы получают прибыль лишь от 1—3% патентов. У корпораций такие же данные.

К счастью, есть отрасли, которые научились смягчать серьезные последствия. Страховы компании хеджируют риски, объединяя полисы в большие портфели. Кроме того, они перераспределяют риски на хорошо развитом рынке вторичного страхования. Пенсионные фонды, ПИФы и прочие инвестиционные пулы собирают огромные фонды активов — и финансируют многие инвесторы.

Почему бы не воспользоваться чужим опытов на ниве изобретательства? Одно изобретение очень рискованно. Но если вы создадите (как сделала моя компания) диверсифицированный портфель из десятка тысяч патентов на технологии широчайшего спектра, то совокупный риск станет вполне управляемым.

Конечно, чтобы сформировать солидный портфель патентов, деньги нужны большие — но не астрономические. Для венчурного капитала, и фондов прямых инвестиций собрать на один инвестфонд сотни миллионов и даже миллиар­ды долларов — дело обычное. Если бы сущест­вовали подобной мощи фонды, финансирующие изобретения, объемы их портфелей сами по себе были бы вполне надежной страховкой.

Большой портфель — залог роста. Какие-то изобретения окажутся нужными или вообще станут «хитами». Если, скажем, на 2000 патентов придется хотя бы один действительно удачный, он может принести $1 млрд. прибыли, и это во много раз превысит затраты на весь портфель.

Правильность этого довода подтверждает­ся многими примерами из жизни. Очень со­лидный, но не запредельный, портфель па­тентов — это основной актив Qualcomm, публичной компании, которая стоит сейчас бо­лее $70 млрд. (она разрабатывает и лицензиру­ет технологии беспроводной связи). Прибыль консорциума MPEGLA, владеющего патентами на технологии, которые используются в DVD-плеерах и цифровых телеприставках, превы­шает $1 млрд. в год. IBM зарабатывает больше $1 млрд. в год на своих лицензиях. Аналогич­ные программы в Hewlett-Packard, Lucent, Texas Instruments и других крупных хайтековских ком­паниях приносят, по их данным, — каждая — свыше $100 млн. чистого годового дохода.

Инвестирование в фонды изобретательского капитала заметно отличается от инвестирова­ния в фонды венчурного капитала и прямых инвестиций. Чтобы зарабатывать на изобрете­ниях, нужно набраться терпения, это гораздо более долгий процесс. Типичный фонд вен­чурного капитала или прямых инвестиций су­ществует десять лет и через пять, как правило, приносит инвесторам значительную прибыль. А, скажем, когда Intellectual Ventures создает фонд, мы первые пять лет создаем его портфель патентов и будем держать лицензии до 25 лет, покуда они себя не исчерпают.

Есть ли на свете столь терпеливые инвесторы? Судя по нашему опыту, да, есть. Те несколько де­сятков человек, что начиная с 2000 года, внесли более $5 млрд. в созданные нами четыре фонда и один стартап, можно разделить на две катего­рии. Для попавших в первую изобретательский капитал — всего лишь еще один из способов инвестирования наравне с деривативами, хеджфондами, прямыми инвестициями и не­движимостью. Обычно это пенсионные фонды, университеты и разнообразные фонды, вклады­вающие накопленные многими поколениями средства, а также богатые семьи и физлица.

К другой категории относятся стратегичес­кие инвесторы — мы их называем так потому, что им нужно нечто большее, чем просто де­ньги. Это корпорации из списка Fortune 500 и компании, лидирующие на рынках высоких технологий, телекоммуникаций, финансовых услуг, бытовой электроники и Интернет-торговли. Их привлекает возможность получить доступ к талантливым изобретателям, с кото­рыми связан Intellectual Ventures. Им нужны качественно новые идеи, или же они хотят заблаговременно получить лицензии на па­тенты из наших портфелей. Поскольку мы подбираем патенты «по темам», стратегичес­кие инвесторы могут приобрести все, что их интересует, разом.

Патентам — почет и уважение

Дело, однако, не в деньгах, а в отношении к делу: именно оно больше всего препятствует созданию настоящего рынка изобретений и сильной индуст­рии изобретательского капитала.

В богатых странах производственные компа­нии и изобретатели, а также прочие патентообладатели слишком часто оказываются по разные стороны баррикад. Между тем, производителям следовало бы относиться к изобретателям как к неиссякаемому источнику инноваций и дове­рять им — и фондам изобретательского капи­тала — настолько, чтобы ясно объяснять, какая новая технология им действительно нужна. А изобретатели должны видеть в производите­лях и фондах изобретательского капитала своих покупателей и тоже доверять им, ожидая, что те справедливо заплатят за используемые идеи. Мы стремимся быть надежным посредником и работаем ради достижения этой гармонии.

В развивающихся странах, например в рас­тущих технологических центрах Азии, иные поведенческие «помехи». Там права на запа­тентованные изобретения и прочую немате­риальную собственность чаще всего игнори­руют. В отличие от Америки, в Азии почти нет крупных университетов, которые создавали бы собственные патентные фонды. Те же, что за­нимаются этим, редко обращаются в суд, когда в их же странах производители бесплатно поль­зуются их интеллектуальными творениями. Мы хотим показать руководителям этих государств, что поддержка прав на интеллектуальную собст­венность — путь к быстрому и существенному материальному вознаграждению, а заодно — и к ценным новым технологиям.

Мы не обольщаемся и не думаем, что перело­мить такое отношение к проблеме легко. Даже в США некоторые отрасли демонстрируют не­искоренимое пренебрежение к патентам. Если в отдельных высокотехнологичных секторах — патентованных лекарственных препаратов, биотехнологий, медицинского оборудования, беспроводной связи — уважение интеллек­туальной собственности — основа основ, то в большинстве других дело обстоит иначе, и тут прежде всего придется назвать ПО, произ­водство компьютеров и интернет-коммерцию. Эти отрасли живут по принципу «победитель получает все». Поэтому молодые фирмы, что­бы выжить в жестокой конкурентной борьбе, вынуждены увеличивать долю рынка любыми доступными способами — даже заимствуя чу­жие идеи. Некоторые предприятия, в основном поставщики ПО и интернет-компании, по сей день считают, что экономить на лицензиях, то есть нарушать права, хорошо, потому что лучше деньги пустить на расширение бизнеса.

А для некоторых крупных производителей компьютерной техники патенты — своего рода оружие возмездия: обладая им, можно нанести сокрушительный ответный удар по конкурен­там, если те подают на них в суд за нарушение прав интеллектуальной собственности. Эта стра­тегия гарантированного взаимного уничтоже­ния сводится к перекрестному лицензированию или к патовой ситуации. И ничего хорошего не получается: формируется высокомерное отно­шение к изобретателям. А поскольку универ­ситетам и отдельным изобретателям не хватает сил, чтобы играть в эту игру, кое-какие компа­нии откровенно, что называется, перекрывают им кислород. Все это отбивает у изобретателей охоту работать в перечисленных областях и под­рывает нашу изобретательскую систему.

На меня нападают, обзывают патентным троллем, как правило, именно представители тех групп интересов, которые не считают нуж­ным уважать чужие права. Недавно на деловой конференции ко мне подошел гендиректор крупной ИТ-компании — мой давний знако­мый — и сказал:

— А вы, небось, задумали подавать на меня в суд.

Я ответил:

— Да нет. А почему вы спрашиваете? Вы что, хотите обвести меня вокруг пальца?

Он засмеялся: — В общем да.

Забавно, но мы ни разу еще ни на кого не подавали в суд, отстаивая свои права на интел­лектуальную собственность. Я не отметаю этот путь в принципе, но считаю его нежелательным по нескольким причинам: это дорого, непред­сказуемо и отнимает годы жизни.

Всегда найдутся организации и люди, ко­торые боятся перемен и сопротивляются им, нагнетая страх и громко предсказывая им ско­рый крах. Мы видали это и раньше. Когда-то венчурные компании называли «вулчурными» (от слова vulture — хищник), потому что они от­бирали предприятия у их основателей. Первые инвестфонды ругали почем зря, их клеймили за «варварские» методы работы и называли гра­бителями, потому что они представляли угрозу неэффективным управленцам. Со временем важный вклад венчурных компаний и инвест-фондов в экономику признали — то же будет и с фондами, финансирующими изобретатель­скую деятельность.

Есть свидетельства в пользу того, что это уже происходит.

• В Америке количество судебных процессов, связанных с нарушением патентных прав, достигло пика в 2004 году, после чего волна пошла на убыль. Когда стараниями фондов изобретательского капитала изобретателям станет проще получать деньги за свои техноло­гии, а компаниям — уменьшать свои судебные риски и приобретать права на большие пакеты полезных решений, судебных тяжб станет еще меньше.

• ИТ-компании, которые прежде не утруж­дали себя патентованием многих собствен­ных изобретений, теперь с каждым годом оформляют все больше патентных заявок. (Microsoft сейчас — один из крупнейших в ми­ре патентодержателей).

• К нам все чаще обращаются ИТ-компа­нии — им нужны изобретения, которые могли бы помочь им в решении неотложных проблем.

Поэтому я не боюсь, что так называемое движение за патентную реформу в США ста­нет серьезной помехой у нас на пути. Цель этой кампании, которую лоббируют крупные ИТ-корпорации, — ослабить патентное пра­во. Для них патенты — прежде всего боль­шая головная боль. Но есть и другой лагерь.

Его представляют, например, General Electric, Procter & Gamble, 3M, DuPont, Caterpillar. Для них патенты — основной актив. И этот второй лагерь дает решительный отпор первому. В целом суды защищали права на интеллек­туальную собственность, и Конгресс, видимо, будет действовать соответственно: проведет некоторые необходимые реформы, но не станет ослаблять систему патентования как таковую.

Создание профессиональной отрасли

Есть еще одно препятствие к созда­нию полноценного рынка капитала для изобретений — на заре своего существования в него упираются все сложные системы: количество ключевых иг­роков должно достичь критической массы. Сегодня рынок для изобретений неликвиден и непрозрачен, он плохо функционирует. Мало кто из нынешних игроков, от компаний, разрабатывающих новые технологии, брокеров и агентов до инвестиционных фондов и бирж, специализирующихся на интеллектуальной собственности, работает с размахом — да и качество их работы, честно говоря, весьма разнится.

Когда благодаря нам и подобным нам фон­дам в отрасль придут специалисты-професси­оналы и инвесторы, ценообразование станет прозрачным, у изобретателей и приобретате­лей патентов появится более широкий выбор; рынок, я думаю, начнет хорошо функциони­ровать, а затем и быстро расти. Собственно, с тех пор, как мы начали покупать патенты, на рынке появилось гораздо больше патентных брокеров. Со временем на него придут новые компании, которые займут многие ниши изоб­ретательской экосистемы. Мы увидим более сложную и эффективную индустрию изобрете­ний, населенную патентоведами, оценщиками, страховщиками, финансистами, продавцами патентов — и другими специалистами, для которых пока и названия нет.

Что же до Intellectual Ventures, то наша цель — стать первым полнофункциональным фондом изобретательского капитала. Мы, по­добно венчурным компаниям и инвестфондам, собираем деньги инвесторов, сами создаем активы (спонсируя изобретения) и покупаем патенты у тех, кому не удается самостоятельно заработать на них. Мы грамотно управляем этими активами, максимизируя их стоимость, а затем, чтобы реализовать эту стоимость, выстраиваем стратегию выхода из инвестици­онного проекта.

У нас 650 сотрудников, среди них ученые и инженеры, патентные аналитики и юрис­ты, финансовые эксперты и агенты, которые продают лицензии. За привлечение капитала у нас отвечает отдел отношений с инвесторами. Еще у нас есть группы, которые задают общее направление нашей деятельности, мы их назы­ваем тематическими. Они анализируют тенден­ции технологического прогресса, отслеживают новые научные открытия и ищут оптимальные возможности для инвестирования. Их выводы определяют работу трех разных групп. Первая ведает нашим «домашним» изобретательст­вом. В нее входят 30 штатных изобретателей, включая и меня, и целая плеяда, больше ста человек, совершенно замечательных изобрета­телей-консультантов, которые работают на нас с неполной занятостью. Вторая группа — наша внешняя сеть изобретателей, это тысяча с лиш­ним специалистов из семи стран. А третья — по­купает готовые патенты или долю в них.

Создание изобретений с нуля. Я основал Intellectual Ventures вместе с Эдвардом Юнгом, которого знал еще по работе в Microsoft; теперь он наш директор по технологиям. Поскольку мы сами изобретатели, мы хотели выявить лучшие способы создания качественных изоб­ретений. Нам хотелось организовать компанию по типу высокоэффективной лаборатории То­маса Эдисона (Эдисон придумал, как собирать деньги для финансирования изобретений: он обещал инвесторам некое количество па­тентов в год), но с одним существенным отли­чием. Эдисон строил свою лабораторию под одного-единственного человека: себя. В Edison Labs работали многие гении XIX столетия — но не подолгу. Для нас же важно создать бизнес-мо­дель, которая могла бы развиваться независимо от отца-основателя. Дело не только в том, что нам хотелось бы превзойти Edison Labs по ко­личеству и разнообразию изобретений. Просто, на наш взгляд, чтобы лучше всего решать самые трудные задачи современности, нужно собрать вместе самых талантливых людей, профессио­налов из разных отраслей знаний, и работать планомерно.

Поэтому мы ищем ученых и инженеров, открытия которых уже применяются в самых разных отраслях. Кроме того, мы пригласили к себе в качестве изобретателей-консультантов ученых мирового уровня, специалистов в об­ласти науки и производства. То есть мы имеем возможность вносить весомый вклад в разви­тие примерно 50 отраслей — от производства медицинского оборудования до программного обеспечения, бытовой электроники и ядерной энергетики.

Как правило, в группе десять человек: ска­жем, физики и программисты, хирург, химик, специалист по цифровому изображению и ин­женеры. Понятно, что прежде эти люди вместе не работали. На коллективных обсуждениях мы нацеливаем группы на конкретные проблемы (например, снижение уровня распространения инфекционных заболеваний в больницах) или предлагаем обсудить, как можно использовать новые научные достижения (скажем, искус­ственные материалы с электромагнитными свойствами) в практических целях.

Работа на стыке наук позволяет нам находить оригинальные, творческие решения трудных вопросов. Скажем, недавно нам надо было при­думать, как эффективно бороться с малярией:

от этой болезни каждый год страдают сотни миллионов человек, и умирает почти милли­он детей. В мозговых штурмах участвовали биологи, компьютерщики, врачи, эпидемио­логи, другие специалисты. И родилось немало интересных идей. Например, система борьбы с вредными насекомыми по аналогии с воен­ной технологией сбивания баллистических ракет (некоторые изобретатели Intellectual Ventures были научными руководителями программы «Звездные войны»). Наша система с помощью недорогих маломощных компьюте­ров, камер и лазеров выявляет самок комаров (самцы не распространяют болезнь), отсле­живает их в полете и уничтожает парализую­щими световыми импульсами. Все равно, что стрелять по воробьям из пушек? Но мы у себя в лаборатории сделали опытную модель — и она работает! Такого рода устройства можно применять в полях и садах вместо пестици­дов — и даже защищать людей, которые жарят шашлыки на природе.

В одной из серий мозговых штурмов вместе со многими нашими штатными изобретате­лями участвовали хирурги, которые делают операции на сердце, грудной клетке, костях и мозге. Мы попросили врачей набросать список желаемых технических решений по принципу «было бы здорово, если бы...». Обсуждения получились исключительно пло­дотворными. Мы придумали новые модели хирургических инструментов — например, самостерилизующиеся и гибкие волоконные устройства, которые могут обходить участки мозга, а не пронзать их. Мы изобрели новые способы изготовления вживляемых дозаторов, которые сами выделяют лекарства там и тогда, когда это нужно организму. «Умные» шунты, которые высушивают лишнюю жидкость — они могут подавать сигнал о том, что засорились, а могут быть и самоочищающимися. Винты для костей, которые можно корректировать на расстоянии с помощью беспроводного источ­ника энергии. Крохотные импланты, которые автоматически отслеживают уровень глюкозы в крови у диабетиков. Совсем немало за не­сколько недель работы.

Еще одна череда мозговых штурмов увенча­лась принципиально новой идеей ядерного ре­актора, практически исключающей необходи­мость в обогащении урана. Поскольку ядерную

бомбу или боеголовку невозможно сделать из необогащенного урана, наша разработка поможет в будущем значительно снизить риск распространения ядерного оружия.

Таким вот образом мы «выдаем» тысячи изобретений в год. Все идеи анализируются, получают свое место в очереди, а затем лучшие мы патентуем — от одной пятой до одной тре­ти общего количества. В 2009 году мы подали заявки примерно на 450 патентов для наших собственных изобретений и оказались среди 50 организаций-обладателей самых больших в мире патентных картотек, обогнав при этом гораздо более крупные компании — Boeing, Johnson & Johnson, 3М, Mitsubishi и Toyota.

Создание сети изобретателей. Занима­ясь изобретельством в стенах нашей фирмы, мы последние два года расширяли круг ра­ботающих на нас внешних изобретателей — и потратили на это около $100 млн. Большинст­во этих людей работает в научных институтах, и контракты мы подписываем, как правило, с их учреждениями. В прошлом году, например, к нам обратились из индийского Института технологий (Мумбаи). Институт хотел довести до производителей изобретения своих препо­давателей и сотрудников и просил нас помочь ему в этом.

Работающим на нас специалистам мы отправ­ляем так называемые запросы на изобретения: в них обрисованы технические проблемы, которые предстоит решить, и намечены мно­гообещающие подходы. Наши партнеры пред­ставляют нам на рассмотрение свои идеи. Мы платим за самые перспективные и оформляем на них патенты. Изобретатели и их сотрудники получают роялти от всех лицензионных плате­жей, которые нам поступают. К концу 2009 года итоги деятельности нашей сети были такими: около четырех тысяч изобретений и более тысячи патентных заявок.

Инвестирование в готовые изобрете­ния. Как бы ни были талантливы наши изоб­ретатели, сколь бы ни были многочисленны их ряды, они не могут постоянно пополнять наши фонды с нужной нам скоростью. Поэ­тому большую часть из 30 с лишним тысяч патентов нашего портфеля мы купили. Мы это делаем потому, что хотим развивать ры­нок, помогая изобретателям новыми или бо­лее эффективными способами зарабатывать на своих открытиях. Наша группа закупок, в состав которой входят бизнес-аналитики, выясняет, какими патентами владеют наши клиенты, в том числе потенциальные, узнает их технические потребности и старается по­добрать пакеты соответствующих патентов. Оценщики и закупщики отслеживают рынок изобретений и решают, что и по какой цене стоит покупать.

По-прежнему велика значимость классичес­кого изобретателя-одиночки. Такие люди чаще всего не любят писать бизнес-планы и не стре­мятся создавать предприятия: им проще пере­дать свое творение в виде лицензии и заняться следующей идеей. Инвестиционные фирмы вроде нашей избавляют их от необходимости выходить на каждого такого покупателя — а их множество — и по отдельности вести с ними переговоры. И мы почти всегда можем пред­ложить изобретателю более справедливые условия. Мы уже выплатили изобретателям-одиночкам около $315 млн. и стали одним из крупнейших источников нового капитала.

Университеты и некоммерческие научные организации — это вторая наша сокровищ­ница. Я не устаю поражаться тому, сколько интеллектуальной собственности, созданной в вузах, лежит мертвым грузом только пото­му, что у них нет ресурсов для полноценной коммерциализации собственных изобретений. Небольшим учебным заведениям в Америке и многим университетам за ее пределами не по карману держать специальные отделы, которые занимались бы продажей технологий. Те же, что могут себе это позволить, продают лишь малую часть своих изобретений — в основном тех, которые были полностью созданы ими, и которые легко запатентовать и продать. Дело в том, что если ученые из разных учреждений сообща разрабатывают идею, а это очень рас­пространено, то вопрос о том, кому принадлежит право на интеллектуальную собственность, сильно запутывается. Вузам не хочется заниматься юридической волокитой и высчитывал вклад каждого отдельного человека. Или же им не по силам продать свои технологии, если непонятно, кому лучше из множества потенциальных покупателей, или когда они думают, что интеллектуальную собственность все равно будут использовать пиратским образом. Фонд изобретательского капитала эта задача по плечу, поскольку его фиксированные издержки на содержание больших групп лицензирования амортизируются за счет большого количества сделок. Сейчас наши аналитические возможности, наш опыт в области патентования, а также наши деньги пригодились ста с лишни организациям.

Иногда нам удается воспользоваться и более редким источником качественных патентов. Компании, которые переживают финансовые трудности или вообще закрываются, выставляют на рынок свою интеллектуальную собственность — либо через аукцион, либо напрямую. Бывает, что это — крупные корпорации, Enron например. Но чаще — это небольшие стартапы разорившиеся вовсе не потому, что их идеи были недостаточно хороши. Опередившим свое время компаниям и идеям мы предлагаем готовый рынок и тем самым возвращаем деньги в систему венчурного капитала, чтобы они пошли на финансирование новых предприятий. Таким образом, мы спасаем оригинальные изобретения, которые иначе могли бы пропасть.

Скажем, недавно мы имели дело с пятью новыми компаниями, производящими медицинское оборудование. Они, так сказа' играли на одном поле, а сейчас находятся на разных стадиях умирания. У них замечательная технология, но нынешняя экономика попросту не вынесет стольких конкурентов, и венчурные фонды больше не хотят их финансировать. Мы решили объединить их интеллектуальную собст­венность и преобразовать ее в более солидный пакет патентов, который можно было бы потом продать более сильному предприятию-новичку или старожилам вроде GE, Baxter или J&J.

Наконец, мы покупаем немало патентов и у больших благополучных корпораций. Мы заключили сделки примерно со ста компани­ями из списка Fortune 500 и подобными им зарубежными предприятиями.

Многие крупные компании с подозрением относятся к изобретательству — слишком уж это непредсказуемое и трудно контролируемое дело. Решая одну конкретную проблему, вы, как правило, получаете на выходе нечто совер­шенно неожиданное, то, что не имеет ничего общего с вашим бизнесом. Большинству пред­приятий не по силам эксплуатировать идеи, не связанные с их специализацией.

Благодаря действующему рынку капитала компаниям будет проще доводить до произ­водства подобные изобретения и зарабатывать на них. Если фондам изобретательского капи­тала удастся такой рынок создать, то лет через десять-двадцать финансовые директора при­выкнут задавать главам НИОКР вопросы вроде: «А достаточно ли мы тратим на изобретения? Достаточно ли своих изобретений продаем?» Исследования уже не будут черной дырой, они превратятся в прибыльный бизнес, на развитие которого выделяется много денег. Это, кстати, одна из моих задач: сделать так, чтобы бюджеты на разработки у всех компаний стали больше.

Как зарабатывать на изобретениях

Покупать, продавать и лицензировать изобретения все еще трудно. Исклю­чение составляют разве что компо­ненты, из которых можно изготовить новые лекарственные препараты. Трансакционные издержки очень велики. Сделки чаще всего заключаются за закрытыми дверями, поэтому достоверной информации о ценах почти нет, а она могла бы помочь продавцам и покупателям рассчитать, сколько стоит то или иное изобретение.

Чтобы максимально полно реализовать ры­ночный потенциал изобретений, у основных игроков рынка должно быть достаточно капи­тала. Причем, говоря «достаточно», я имею в виду сумму, большую, чем те $5 млрд., которые нам уже удалось привлечь. Но, чтобы инвесторы не пожалели таких денег, нужно предложить им несколько жизнеспособных стратегий зарабатывания на патентах. Расскажу о двух вариантах, которыми мы уже воспользо­вались, и еще об одном, который обдумываем.

Создавайте пакеты патентов. Один из способов реализовать рыночный потенциал па­тентов — правильно их объединить: так, чтобы целое стоило больше суммы частей. Мы собрали большие портфели патентов в сфере беспро­водных технологий, микросхем памяти и т.п. Обычно в каждом портфеле есть изобретения трех типов: которые уже применяются, которые с высокой долей вероятности будут применяться в скором времени, и изобретения, которые сей­час кажутся слишком далекими от жизни.

Ценен абсолютно каждый патент, но в пакете их ценность гораздо выше, поскольку покупате­ли экономят время и деньги, необходимые на поиск патентодержателя и отдельные перегово­ры по каждому изобретению. Если покупатели хотят быстрее начать производство иннова­ционного продукта, они могут легко получить все нужные для этого патенты. Заодно меньше риск того, что они упустят нужную лицензию или им нанесут неожиданный удар из-за угла в виде иска о нарушении прав на интеллекту­альную собственность.

Наши крупные клиенты в большинстве сво­ем признают правомерность такого принципа и готовы покупать лицензии на пакеты наших патентов — до тысячи изобретений в каждом. Многие, к тому же, подписываются на портфель патентов: тогда они автоматически получают лицензии на все новые изобретения, которыми он пополняется. На продаже лицензий мы уже заработали более $1 млрд.

Как я уже говорил, составлять такие портфели не просто. Труднее всего — определить, в каких изобретениях особенно заинтересованы наши стратегические инвесторы и другие клиенты. Компании не привыкли обсуждать такие «де­тали» с посторонними. А иногда — просто не продумывают свои планы наперед.

Создавайте стартапы. Одни идеи столь необычны, что оказываются не по зубам даже венчурному капиталу. А другие — столь хоро­ши, что глупо отдавать их кому-нибудь еще. В таких вот случаях фонд изобретательского капитала может создать свой стартап.

Если у изобретения одни несомненные досто­инства, но на рынке слишком много игроков, самый надежный путь коммерциализиро­вать его — учредить совместное предприятие с одной из компаний-гигантов. Если, чтобы довести новую технологию до ума, нужны не только большие деньги, но и знание отрасли, то в партнерствах тоже есть смысл. Поэтому, думая о том, как заработать на нашем ядерном реакторе нового типа, мы рассматриваем вари­анты партнерств с международными энергети­ческими компаниями.

Выпускайте обеспеченные патентами ценные бумаги. Грамотно составленные портфели патентов могут стать источником больших денег. Так почему бы не рассматри­вать их как финансовое обоснование нового класса инвестиционных активов — обеспечен­ных патентами ценных бумаг? Между прочим, в компаниях вроде QUALCOMM акции, по сути, уже так и работают. Обеспеченные патентами ценные бумаги — это просто менее опосредо­ванная связь между доходом от продажи или коммерциализации патента и доходами на ценные бумаги. Наверняка, едва развернется торговля ценными бумагами, обеспеченными портфелями патентов, начнется и спекуляция на самых перспективных патентах. Компании, заинтересованные в соответствующих техноло­гиях, — скажем, те, которые хотят поставить их на коммерческие рельсы, — могут подстрахо­ваться этими бумагами. Но это все останется лишь разговорами до тех пор, пока не появятся способы оценки таких ценных бумаг, — над этой проблемой мы сейчас и работаем.

Не так давно венчурных компаний не было и в помине. Тогда предпринимателям приходилось занимать деньги у богатых дядюшек или у школьных друзей. А потом Жорж Дорио, французский иммигрант — он сделал карьеру в Америке, дослужился до бригадного генерала американской армии, затем стал профессо­ром Гарвардской школы бизнеса, — основал в 1946 году первый фонд прямых инвестиций American Research and Development Corporation (ARDC) — чтобы создавать компании, раз­рабатывающие инновационные технологии, и инвестировать в них. Дорио принципиально изменил основной механизм финансирования: теперь акционерный капитал, а не долг стал двигателем прогресса. Любой инвестор мог вложить деньги в один из фондов ARDC, а лю­бой честолюбивый предприниматель — прийти в ARDC с бизнес-планом. Гибкая модель До­рио для сбора и инвестирования венчурного капитала дала предпринимателям типовой, предсказуемый способ привлечения денежных средств. Настало время сделать то же самое для изобретателей.

Изобретательство — слишком важное дело, чтобы оставлять его на волю благотворитель­ности, и я не вижу для этого необходимости. Венчурным фондам Kleiner Perkins, Benchmark, Sequoia и им подобным незачем идти в Конг­ресс и выпрашивать еще немножко денег на поддержку стартапов. Исследования в таких об­ластях знания, как астрономия и теоретическая физика, требуют большого времени, и пользу их для общества трудно определить. Их должно финансировать государство. Но государство не должно финансировать разработки технологий, нужных людям и способных принести деньги за сравнительно короткий срок, скажем, за десять лет. Это дело частного сектора. Что нужно, что­бы оформился рынок изобретательского капи­тала? Группе компаний — не только Intellectual Ventures — надо доказать обоснованность его общей концепции. Надо, чтобы больше людей одобрило наши изобретения. Надо, чтобы как можно больше компаний приобретали патенты на них. И надо, чтобы два-три фонда изобрета­тельского капитала заработали колоссальную прибыль.

Функционирующие рынок и индустрия изоб­ретательского капитала дадут возможность изобретателям всего мира создавать каждый год на сотни тысяч изобретений больше, чем сейчас. Конечно, какие-то из них окажутся дурацкими или бесполезными. Но дело-то не в них, а в 1% самых блистательных изобретений — имен­но они сделают нашу жизнь намного богаче и лучше. Создайте рынок изобретательского капитала, индустрию изобретательского капи­тала, и это, вне всякого сомнения, подтолкнет последующее преобразование мира.

Главная идея: Миру нужен рынок капитала для финанси­рования изобретений, что-то вроде рынков венчурного капитала для стартапов и прямых инвестиций для оздоров­ления неэффективных компаний. Аргумент: Изобретательство, то есть создание общественно полезных технологий, которые могут быть запатентованы, — дело, не поддающееся регламентированию, ему вечно не хватает денег, и оно слишком зависит от щедрости государства, потому что не организо­вано так, как коммерчес­кая деятельность. Более правильный подход: Создать рынок, на ко­тором просто покупать, продавать или лицензировать патенты с помощью инвестици­онных фондов, кото­рые уменьшают свои риски, накапливая огромные портфели патентов и группируя их так, чтобы максими­зировать их стоимость. Профессиональные фирмы, финансирую­щие изобретения, будут не только управлять этими фондами, но и предоставлять компа­ниям, университетам и отдельным изобретателям услуги по разработке их идей и их коммерциализации.

Чем хорош рынок изобретательского капитала Для изобретателей: • обеспечивает финан­сирование • выявляет перспектив­ные направления • оценивает рынок для конкретных технологий • гарантирует справед­ливое вознаграждение • защищает патенты • продает и лицензирует изобретения • объединяет изобрете­ния из разных источ­ников для повышения их стоимости Для научных учреждений • обеспечивает финан­сирование • наводит мосты между наукой и экономикой • структурирует сделки, если несколько орга­низаций имеют доли в патенте • помогает коммерциали­зировать изобретения • защищает права патентообладателя для производителей • дает возможность покупать патенты в одном месте • помогает находить изобретателей для ре­шения конкретных задач • снижает судебные риски, обеспечивая доступ к патентам • служит рынком патен­тов, которые компания хочет лицензировать или продать для общества в целом • ускоряет технический прогресс • уменьшает зависи­мость науки от госфи­нансирования • воспитывает уважение к интеллектуальной собственности • повышает конкуренцию и выбор для потребителей

Натан Мирвольд — генеральный директор и соучредитель фонда Intellectual Ventures, специализируется на лицензировании разработок в сфере информационных технологий, в прошлом он — директор по технологиям Microsoft.