НАДЕЖДА ЭКОНОМИКИ ИЛИ НЕУГОДНЫЙ КЛАСС?

Предпринимательство — движущая сила экономики. Каково его состояние в нынешней России, какие у него перспективы и что влияет на его развитие, рассказывает декан факультета социо­логии ГУ-ВШЭ, президент Национального института системных исследований проблем предпринимательства, доктор экономи­ческих наук Александр Чепуренко, много лет изучающий пред­принимательский потенциал нашего общества.

Что понимается под пред­принимательским потен­циалом?

Это совокупность всех взрослых тру­доспособных людей, которые либо уже занимаются предпринимательской деятельностью, либо еще активно готовятся открыть свое дело (ищут помещение, поставщиков, клиентов, формируют команду) или примкнуть к уже существующему проекту, либо всерьез задумываются о том, заняться ли бизнесом в будущем. То есть пред­принимательский потенциал состоит, по меньшей мере, из трех разнородных групп, деятельность, планы и устрем­ления которых оказывают огромное влияние на экономическое состояние общества. Эти люди не только снимают с государства бремя забот о собствен­ном благосостоянии, но и создают ра­бочие места и таким образом решают важную социальную задачу. И, кроме того, они наряду с исследовательским сообществом играют огромную роль в формировании инновационного потенциала нации.

Каково нынешнее состояние предпринимательского потенциала в России?

Среди стран, участвующих в меж­дународном проекте «Глобальный мониторинг предпринимательства» (GEM), Россия стабильно занимает одно из последних мест по уровню развития предпринимательского по­тенциала. На это есть несколько при­чин. Первая — последние десять лет у нас очень быстро росла занятость — в том числе с высоким стабильным доходом — на позициях высшего и среднего управленческого звена в крупных корпорациях, связанных с сырьевым бизнесом. Не менее стре­мительно развивался нерыночный сектор, и рост доходов там опережал рост производительности труда и рост доходов в частном предприниматель­ском секторе. И у людей, которые в принципе могли бы заняться бизне­сом, появилась возможность хорошо зарабатывать, ничем не рискуя и не принимая на себя социальной от­ветственности. Вторая причина — ад­министративные барьеры. Проект Всемирного банка Doing business (он анализирует условия ведения бизнеса в 180 с лишним странах, оценивая такие параметры, как простота ре­гистрации, ликвидации, получения лицензии, доступ к недвижимости и т.д.) относит Россию к наименее пригодным для предпринимательства странам. В этом году мы заняли по совокупности факторов, отражающих условия для ведения бизнеса, 120 мес­то, в прошлом году — 118-е. Другие, более общие, причины: огромные российские расстояния и две беды, которые всегда преследуют нашу стра­ну — теперь они называются «плохая инфраструктура» и «некачественный менеджмент», особенно в госструк­турах, которые должны были бы со­действовать развитию предпринима­тельства.

А влияет ли благосостояние нации на развитость предприни­мательского потенциала?

Да, эту зависимость выявил «Глобаль­ный мониторинг предприниматель­ства». В европейских государствах со средним и средневысоким душе­вым доходом уровень предпринима­тельской активности очень низок. А в слаборазвитых странах с низким душевым доходом (скажем, в стра­нах Тропической Африки) и в разви­тых — с высоким душевым доходом (например, в США) — наоборот, очень высок. Столь неожиданное, на пер­вый взгляд, совпадение объясняется просто. В зависимости от мотивации, ресурсной и образовательной базы бизнесмены делятся на вынужденных и добровольных. В государствах с низ­ким уровнем развития, где формаль­ная экономика создает мало рабочих мест, людей к предпринимательству (как правило, «уличному») толкают бедность и безысходность. Доброволь­ные предприниматели занимаются бизнесом «по расчету» — это «сы­тые», хорошо образованные люди, с опытом и ресурсами, которых к то­му же поддерживает разветвленная система государственных программ содействия предпринимательству.

Где в этой системе мы?

Доля вынужденного предпринима­тельства в России значительно выше, чем в странах Западной и Централь­ной Европы, но в, то же время в два с лишним раза ниже, чем в среднем по всей группе стран — участников про­екта GEM. Кстати, интересна динамика структуры предпринимательского по­тенциала. В результате кризиса у нас резко увеличилась доля как вынуж­денных (до 30%), так и добровольных (до 40%) предпринимателей — за счет сокращения промежуточной группы со смешанной мотивацией. А если посмотреть на разные типы поселений (мегаполисы, крупные, средние, малые города и сельская местность), то мы увидим интересную закономерность. Для крупных городов и мегаполисов больше свойственно добровольное предпринимательство, и в кризис оно там только выросло. «Белые ворот­нички», лишившись бонусов, приняли рациональное решение открыть собст­венный бизнес: опыт подсказал им, что так они приобретут независимость и обеспечат себе более высокий доход. А вот в сельской местности и в малых городах существенно возросла доля вынужденного предпринимательства. Когда стали закрываться немногочис­ленные предприятия, структурировав­шие там хозяйственную активность, люди вынуждены были, как в омут, бросаться в предпринимательство. То есть кризис подстегнул пред­принимательскую активность? Да, разную — в разных типах поселе­ний и социальных группах населения.

Но, с другой стороны, он вызвал и про­тивоположный эффект — отток лю­дей из уже действующего бизнеса. В 2009 году впервые за пять лет коэф­фициент оборота предприниматель­ской активности (соотношение тех, кто за последний год вошел в бизнес, и тех, кто за этот же период прекратил им заниматься) составил меньше еди­ницы. Опять же, в условиях кризиса это объяснимо: вести бизнес стало очень трудно, — однако такого ак­тивного исхода мы не ожидали. Если в 2010 году ситуация не изменится к лучшему, появится серьезный повод для беспокойства: это будет означать, что предпринимательский потенциал в его активной части сокращается. Измеряется ли соотношение в бизнесе новичков, и, скажем так, бывалых?

Да, это очень важный показатель. Если в составе предпринимателей растет доля владельцев действующего бизне­са, которые открывают новое дело, это свидетельствует как минимум о двух вещах. Во-первых, о сравнительной закрытости предпринимательской страты — то есть «рекрутирование» новых бизнесменов происходит внут­ри, из самой этой группы, она не растет за счет прихода новичков извне. И, во-вторых, о неблагоприятных условиях во внешней деловой среде. Если, вмес­то того чтобы обеспечивать органичес­кий рост уже существующего бизнеса, предприниматель выделяет все новые проекты в отдельные бизнесы и форми­рует этакую зонтичную структуру, он таким образом, скорее всего, уходит от контролирующих органов или увора­чивается от монопольных ограничений на входе на рынок, которые устанавли­вают более крупные бизнес-структуры. По моей оценке, и то, и другое имеет место в России. Однако отмечу, что в кризис (в силу тех причин, о которых я сказал выше) доля таких предприни­мателей у нас сократилась: они, скорее стали закрывать некоторые бизнесы, чем открывать новые, чтобы стимулировать предприни­мательскую активность?

Государственная политика должна строиться с учетом того, что сущест­вуют разные группы предпринима­телей — со своей мотивацией, стра­тегией хозяйственного поведения и т.д. Для каждой из них надо разра­батывать особые меры. Это первое. Второе: наши институты развития ориентированы на поддержку тех­нологических коридоров. Но ведь нельзя забывать и о такой категории, как быстрорастущий малый и сред­ний бизнес, так называемые газели, которые действуют не только в вы­сокотехнологичных сферах. На мой взгляд, не так важно, что сегодня они занимаются не нанотехнологиями, а, скажем, производством добротной и дешевой обуви для среднего клас­са или организацией логистической цепочки, которая позволяет получать почту не через три месяца, а через три часа. Если этим компаниям дать дополнительные средства (через сис­тему госгарантий по кредитам и т.д.), им, быть может, удастся обойти естест­венные ограничения, мешающие их еще более быстрому развитию. И что-то мне подсказывает: через несколько лет они сами займутся внедрением нанотехнологий. И еще очень важно, чтобы бизнес опирался не столько на формальные государственные инсти­туты, сколько на самоорганизующи­еся структуры — микрофинансовые, «бизнес-ангельские» организации, ассоциации венчурных капиталистов

В России они существуют, но — на обочине: «государево око» их практи­чески не видит. Между тем, какие бы целевые показатели и индикаторы ни формировали чиновники и бюрокра­ты, они никогда не смогут сформиро­вать пакет инструментов, адекватный потребностям бизнесменов, лучше, чем сами предпринимательские ор­ганизации.

То есть, если говорить о господ­держке, главное — это финанси­рование?

Конечно, нет. Оно только на 25—30% определяет возможности для функ­ционирования и развития предпри­нимательства. Остальные 70—75% приходятся на так называемые фак­торы восприятия. Например, на то, станет ли человек заниматься бизне­сом, кроме доступа к финансовому капиталу, влияет несколько обстоя­тельств: знакомство с действующими предпринимателями (возможность перенимать у них опыт, знания, навы­ки); уверенность в собственных силах и знаниях; понимание перспектив развития бизнеса в данной местности; отсутствие страха перед неудачами. Чтобы укреплять эти факторы, необ­ходимо вводить еще в средней школе программы ознакомления с предпри­нимательской деятельностью, а сту­дентов технических вузов — обучать навыкам ведения бизнеса. К сожале­нию, значительная часть наших инже­нерных вузов по-прежнему готовит «генералов для прошлой войны» — наемных специалистов для крупных государственных заводов и фабрик, а не инженеров — технологических менеджеров для среднего бизнеса. Важно также развивать предпринима­тельскую культуру в обществе. Что мы узнаем о бизнесменах из газет и жур­налов? Кто на кого «наехал», кого посадили, кого «заказали». Мы почти не видим хорошо написанных историй успеха — а ведь они помогают снять страх неудач. Люди должны видеть, что провал в бизнесе — это неудача не в жизни, а в отдельном проекте; что это шанс накопить полезный опыт, который поможет в будущем избежать ошибок и добиться успеха. Ну и, конеч­но, мы должны знать своих звезд — тех, у кого нет провалов. Во всех успешных предпринимательских экономиках проводятся разнообразные конкурсы: на лучшего предпринимателя штата или графства, на лучшего молодого бизнесмена и т.д. Журналы печатают огромные репортажи, скажем, о детях, которые играют на бирже и разрабаты­вают собственные бизнес-проекты. Все это не менее важно, чем строительство технопарков, бизнес-инкубаторов, про­чих «силиконовых долин» — все это поддерживает предпринимательский драйв в обществе.

Но вот какой парадокс: наряду со строительством бизнес-инкуба­торов наше государство занима­ется планомерным уничтожением предпринимателей...

В прошлую эпоху это происходило по­тому, что предпринимательство было взрывоопасным для социальной систе­мы. Сейчас причина другая. Экономика нынешней России близка по своей мо­дели абсолютистской Франции конца XVIII века: успешным оказывается не тот, чьи идеи более креативные, а тот, у кого есть доступ к административ­ным ресурсам. Очень часто предпри­нимателями не становятся, а назнача­ются, и мы все это наблюдаем. Около 20 лет назад американский экономист Уильям Баумол выделил три типа пред­принимательства: производительное (инновационное), непроизводитель­ное (связанное с перераспределением рентных доходов) и деструктивное (рейдерство и все, что смыкается с те­невой и криминальной экономикой). К сожалению, в силу ряда причин в России доминируют два последних типа. И поэтому предприниматель, который может «прорасти» снизу, оказывается неудобным: он мешает настоящим хозяевам жизни пилить бюджеты и заниматься прочими поч­тенными делами.

Это же совершенно демотивирующая ситуация.

Совершенно верно, но мы видим, что предпринимательство все рав­но прорастает: у нас есть примеры действительно творческого произво­дительного предпринимательства, и его не задушишь, не убьешь. Мо­дель предпринимательства отражает модель общества, но в России всег­да находились люди, готовые плыть против течения. И инновационное предпринимательство постепенно подтачивает существующую общест­венную систему, основанную на пе­ределе ресурсной ренты. Профессор Финансовой академии Андрей Юданов доказал, что в России, во всяком случае до начала кризиса, было на удивление много «газелей» — фирм, устойчиво показывающих впечатля­ющие темпы роста на протяжении многих лет. Их было гораздо больше, чем в любой западной экономике, и это обнадеживающий факт. Кроме того, у нас достаточно высока доля добровольных предпринимателей в микробизнесе и малом бизнесе, и это позволяет надеяться, что форми­руемая ими хозяйственная культура и этос деловой жизни рано или позд­но приведут к сужению ареалов не­производительного и деструктивного предпринимательства. Хотя, чтобы по­бедить коррупцию, то есть разрушить питательную среду для таких видов бизнеса, этого недостаточно — нужно еще построить гражданское общество и обеспечить прозрачность инсти­тутов. Помните известный анекдот?

У англичанина спрашивают: «Что надо сделать, чтобы иметь такой же газон, как у вас? — Очень просто: нужно его только 200 лет регулярно поливать и стричь». Поэтому не стоит сильно расстраиваться из-за того, что за 20 лет в России все еще не сложи­лась та модель общества и предпри­нимательства, которая в успешных странах Европы и Северной Америки формировалась столетиями.

Но шансы есть?

Думаю да, потому что мы живем в от­крытом и проницаемом глобальном мире. Отсюда — некая индукция, «на­веденный ток» предприниматель­ской активности, от которого ни за какими стенами не укрыться. Поэтому два обстоятельства: постепенное формирование гражданского общест­ва и здорового ядра предпринима­тельства и включенность российской экономики в глобальную — будут спо­собствовать постепенному созданию благоприятной среды для бизнеса и развитию предпринимательского потенциала. Кроме того, и это очень важно, россияне на удивление креа­тивны и предприимчивы — не верьте, что мы традиционно избегаем риска. Многие кросскультурные исследова­ния показывают, что россияне гораздо более склонны рисковать, чем жители большинства стран Западной Европы, оно и понятно: то, что нормальный европеец считает риском, мы рассмат­риваем как нормальную жизненную ситуацию.

Раз мы заговорили о стереоти­пах: считается, что россияне негативно относятся к предпри­нимателям. Так ли это на самом деле?

Абсолютно не так. В прошлом году — уже в условиях кризиса — мы опра­шивали предпринимателей и насе­ление. Так вот значительная часть бизнесменов склонялась к тому, что общество в целом относится к ним отрицательно. Ничего подобного в от­ветах непредпринимательских слоев населения мы не увидели. Но не надо путать отношение к предпринимате­лям и олигархам — оно у народа диа­метрально противоположное. Одно дело мой сосед Иван Иванович, кото­рый тоже был инженером и которого, как и меня, уволили, но, в отличие от меня, он не лежит на диване с газетой в руках — он продал свой «москвич», заложил гараж и открыл маленькую фирму. Я могу ему завидовать, но не могу не уважать. И совсем другое дело молодой человек 30 лет отроду — хо­зяин заводов, газет, пароходов. Собст­венными усилиями и талантом всего этого не заработать.

Все же у общества в целом довольно искаженное представ­ление о бизнесменах. Как испра­вить эту ситуацию и в чьих это силах?

Прежде всего, это задача самих пред­принимателей и экспертов. К сожале­нию, мы мало видим их на телеэкранах и в журналах: одни слишком заняты, других просто не приглашают выска­зываться на эту тему. А если пригла­шают, то «экспертов по любому во­просу»... Кроме того, на представления людей могли бы повлиять различные бизнес-ассоциации, но они заняты другим: кто-то пилит бюджет, кто-то под ковром борется за изменение законодательства. Это все, наверное, для них важно, но формировать у лю­дей адекватное мнение о предприни­мательском сообществе — задача не менее важная.

Анна Натитник — старший редактор «Harvard Business Review — Россия».