НЕ БОГИ ГОРШКИ ОБЖИГАЮТ

Если хорошо представлять себе скрытую механику кризисов и депрессий, их последствия для экономики будут не столь катастрофичными. К сожалению, мало кто может похвастаться таким пониманием.

На протяжении десятилетий в головах экономистов и политиков (за исключением марксистов и иных прин­ципиальных критиков капитализма) все глубже уко­ренялось убеждение в том, что присущую рыночной экономике цикличность удалось «приручить» — пери­одические кризисы больше не угрожают превратиться в затяжную болезнь, подобную американской Великой депрессии. Всеобщая уверенность основывалась на по­зитивном экономическом опыте: для целых поколений «все обошлось». Вначале — благодаря гениальному в своей простоте решению Пола Волкера (председателя Федеральной резервной системы США в 1979—1987), поднявшего, вопреки негодованию рейгановской ад­министрации, ставку учетного процента. Этой мерой он одолел многолетнюю стагфляцию 1970-х и вернул страну к экономическому росту. Позднее — благодаря виртуозной, как считали почти все, финансовой полити­ке Алана Гринспена (председателя ФРС в 1987—2006), который смягчил последствия доткомовского кризиса 2000 года. «Никогда прежде главы центральных банков не пользовались столь мистически непререкаемой репутацией, как Алан Гринспен. В те годы казалось, что базовая структура экономики изменилась настолько, что процветание, скорее всего, будет про­должаться и дальше», — пишет Пол Кругман в своей книге «Возвращение Великой депрессии?» (ее русский перевод недавно выпустило издатель­ство «Эксмо»).

В 2003 году, выступая на общем собрании Американской эконо­мической ассоциации, тогдашний ее президент, нобелевский лауреат 1995 года Роберт Лукас выразил пре­обладающее настроение: «Ключевая задача предотвращения депрессии решена во всех значимых отноше­ниях». Но были и диссиденты — они почти четверть века предостерегали общественность и правительство, что положение в экономике гораздо сложнее, чем представляется опти­мистам. Пол Кругман стал их интел­лектуальным публичным лидером. Он тоже получил Нобелевскую пре­мию, только существенно позднее: в 2008 году. Знакомство с взгляда­ми Кругмана занимательно (его кни­га настоящий макроэкономический и финансовый триллер) и поучи­тельно: ученый, что называется, на пальцах объясняет, как работает современная экономика, каков меха­низм кризисов и как с ними пытались бороться правительства разных стран последние 80 лет. Кругман пишет, что до депрессии пока, к счастью, дело не дошло, но набор экономических проблем — тот же, что и в 1930-е, и это особенно тревожит, так как в послевоенный период подобное наблюдается впервые. В совокуп­ности эти проблемы действительно могут ввергнуть мировое хозяйство в депрессию, сопоставимую с Вели­кой. Сходство двух кризисных ситу­аций принципиально. В основе обе­их — недостаточные частные расходы. Платежеспособный спрос слишком невелик, чтобы полностью задейст­вовать производственную мощность экономики. Неспособность породить адекватный спрос — глубинная при­чина всех рецессии 1990-х, начиная с японской депрессии, растянувшей­ся на все последние 15 лет, включая мексиканскую (1995), таиландскую, малазийскую, индонезийскую и ко­рейскую (1997), аргентинскую (2002) и, наконец, нынешний финансовый кризис, грозящий перерасти во все­общую депрессию, как в 1930-е.

Кругман доказывает это так, что­бы было понятно каждому, то есть без формул и чисел, но при этом убедительно и логично. Все можно объяснить на простом примере: сквозной «кейс» книги — кооператив родителей, объединившихся, чтобы было с кем оставлять детей по вече­рам. Все отлично продумано: сколько раз оставил своих детей, столько же посидел с чужими. Существовала и своя валюта: ваучеры на свободный вечер, которые, разумеется, надо было зарабатывать и тратить. И, тем не менее, в какой-то момент в системе произошел сбой, причем не по чьей-то злой воле и не из-за того, что кто-то смошенничал. Просто народ решил накапливать ваучеры, и предложение на рынке резко превысило спрос.

События недавней истории разных стран и регионов, действия пра­вительств и центробанков — тоже «кейсы», иллюстрирующие непре­ложность экономических законов. Мы видим, как абстрактные категории закручиваются в самые неожиданные спекулятивно-инвестиционные интри­ги и международные экономические заговоры, а затем разворачиваются в девальвации, кризисы, депрессии, падения правительств и т.д.

Скажем, памятный всем россиянам дефолт 1998 года Кругман объясняет не «инфекцией», которую Россия яко­бы подхватила от азиатского кризиса 1997-го, а мощным ядерным потен­циалом нашей страны. «Положение дел в российской экономике второй половины 1990-х было печальным, но у России оставался последний актив: как наследница Советского Союза, она по-прежнему обладала огромным арсеналом ядерного оружия». Хотя угроза продать это оружие или тех­нологии тому, кто заплатит больше, никогда не звучала в явном виде, все понимали, что западные правительст­ва не дадут «упасть» стране, нашпи­гованной ядерными боеголовками. И действительно, США в те годы под­талкивали МВФ к предоставлению займов России «в целях стабилиза­ции». Цель эта достигнута не была, зато азартные иностранные инвес­торы, поняв, что Россию «опекают», начали активно вкладывать деньги в ее экономику, хотя и знали, что рубль может быть сильно девальвирован. Они до последнего надеялись, что успеют получить огромную прибыль (ставки по российским государствен­ным казначейским обязательствам доходили до 150% годовых). Однако летом 1998 года финансовая ситуация изменялась быстрее, чем ожидалось. В августе Джордж Сорос публично предположил, что Россия девальви­рует рубль. Эти высказывания спро­воцировали активность валютных спекулянтов. Затем последовал кол­лапс банковской системы, быстрое обесценивание рубля и мораторий на выплату государственных долгов.

Среди красочно описываемых Кругманом факторов, нарушивших ба­ланс спроса, самые важные — настро­ения покупателей, безграмотность экономической политики отдельных правительств, в том числе тех, кто пользуется «фирменными» рецепта­ми МВФ. (По мнению автора, эти реко­мендации основаны на «наборе глупых идей, именуемых экономикой предло­жения»). Последние десятилетия мас­ла в огонь подливали международные хедж-фонды и теневая банковская система. Ну и, разумеется, надутые Гринспеном Безрассудным (именно так его характеризует Кругман) пузыри ипотечного и фондового рынка.

Теневой банковской системой эко­номисты называют вовсе не крими­нальный капитал, а ставший весьма обширным сектор мировой экономи­ки, который по своим функциям — сбор свободных денежных средств и передача их в производительное использование предпринимателям — подобен обычным банкам. Именно с теневым банковским сектором связа­ны многочисленные деривативы, струк­турированные финансовые продукты и т.п. Эти инвестфонды не застрахованы государством (они не привлекают вкла­ды населения в прямом смысле слова) и никем толком не регулируются. Меж­ду тем по объему операций — пишет Кругман — теневая банковская система практически сравнялась с традицион­ной. И главное, она подвержена тем же паническим «набегам вкладчиков» (держателей обязательств), что стали одним из факторов кризиса банков­ской системы в 1929-м и последующих годах. Хедж-фонды, зарабатывающие тем, что атакуют валюты разных стран в расчете на прибыль от девальвации, также не способствуют устойчивости мировой экономической системы. И они тоже выпали из системы регу­лирования. Вдобавок многие из них зарегистрированы в оффшорах и не подпадают под юрисдикцию заинте­ресованных правительств. Поэтому Кругман придает большое значение международным усилиям, в частности, финансовым договоренностям стран двадцатки.

Основной причиной, по которой на­званные обстоятельства стали возмож­ными или приобрели злокачественный характер, Кругман считает общую беспечность экономистов, политиков, чиновников и образованной публики в целом. Вообще, вся книга — это ин­теллектуальный реванш Кругмана: его коллеги-экономисты, а заодно и поли­тики, которые десятилетиями не при­слушивались к его предупреждениям, теперь пожинают плоды. Впрочем, сам Кругман иронизировал, что, если бы он и Ларри Саммерс (министр финансов США в 1999—2001 годах и нынешний глава Национального экономического совета) поменялись местами, каждый из них отстаивал бы противополож­ные взгляды. Кругман на год старше Саммерса и на пять лет раньше него, в 24 года (это чуть ли не рекорд), по­лучил степень PhD по экономике. Оба они служили вначале 1980-х в совете экономических консультантов при Рейгане, были соавторами научной мо­нографии. Но Кругман известен тем, что говорит сильным мира сего прав­ду— а не то, что им хочется слышать. В 1992 году президент Клинтон задал ему вопрос: можно ли иметь сбаланси­рованный бюджет и при этом провести затратную реформу здравоохранения. Кругман ответил, что нет, придется вы­бирать. А Лора Тайсон тогда же сказала иначе: можно иметь пирожное и съесть его. И была назначена председателем совета экономических консультантов Клинтона.

Нынешние меры, предлагаемые Кругманом — это, по сути, стандарт­ные рецепты кейнсианства. Прежде всего, устранить кризис ликвидности, предоставив предприятиям и граж­данам столько денег, сколько они могут переварить. Так уже и делают правительства всех стран. Ссылаясь на макроэкономические расчеты, Кругман критикует администрацию Буша за недостаточные антикризис­ные бюджетные ассигнования — всего 1% от ВВП в 2008 году. Сейчас цифры стремительно растут. Первый «пакет Полсона» — $700 млрд., или около 5% ВВП, — был принят, еще пока Кругман дорабатывал второе издание книги. Если США последуют примеру Японии, в конце 1990-х выделившей на эти цели все 14%, то объем анти­кризисных вливаний составит $2 трлн. (ВВП США превышает $14 трлн.). План Обамы, принятый весной 2009 года, приблизился к этой величине. Но если взглянуть на дело с другой стороны, то $2 трлн. — это чуть меньше текущей разности между ВВП и национальным долгом США. Когда же эти цифры сравняются (а это может случиться в ближайшее время), США окажутся в положении стран Азии и Латинской Америки, которые утрачивали дове­рие инвесторов и из-за этого впадали в депрессию. Выходом для них была массированная помощь МВФ и США. А кто поможет США? Разумеется, Кругман предвидел этот вопрос. Он приводит примеры Великобритании и Австралии: доверие инвесторов к их экономической силе было так велико, что атаки спекулянтов на националь­ные валюты, даже вызвав девальва­цию, не приводили к депрессии.

США здесь в самом выгодном по­ложении. Неясно, однако, насколько государственный долг может превы­сить ВВП. За каким пределом начи­нается утрата доверия и депрессия? Барьер, несомненно, существует. И он определяет объективный предел кейнсианской политики стимулиро­вания спроса в нынешнем кризисе. Это, кстати, означает, что осмотри­тельное правительство любой страны в период между кризисами должно всеми силами снижать долю госдолга в ВВП, чтобы сохранить себе маневр на случай угрозы депрессии.

Очень важно и то, как «впрыснуть» ликвидность в экономику. Буш, кото­рого Кругман критикует, передавал деньги гражданам в виде налоговых возвратов (tax rebates). Способ явно несовершенен: часть этих денег неизбежно перейдет в сбережения, особенно во время кризиса: работает принцип «предпочтения ликвиднос­ти». По мнению автора, необходимо поддержание и расширение прави­тельственных расходов. К сожалению, Кругман не дает подробных рецептов, он ограничивается общим советом: делай все, чтобы изменить положение вещей, и если ранее принятые меры не помогают, то усиливай их и добавляй новые, пока кредит не потечет рекой и экономика не начнет восстанав­ливаться. Такая позиция удобна для нтеллектуала-наблюдателя, потому что ее трудно критиковать. Но и при­менить к делу тоже трудно.

По мере преодоления кризиса появятся условия для финансовой реформы. «Все системы, которые в кризис, вероятно, придется спасать, поскольку они играют ключевую роль, должны быть отрегулированы до его наступления, чтобы они не несли избыточных рисков». При всем уваже­нии к лауреату от этих слов недалеко до булгаковского «кароши люблю, пло­хой нет» (сцена в Торгсине из «Мастера и Маргариты»). Что же касается финан­совой глобализации, Кругман заявляет, что меры по накоплению валютных резервов не принесли плодов ни в Бразилии, ни в Корее и нужны иные действия, а какие — «ему неясно». Во всяком случае, финансовая глобализа­ция оказалась гораздо более чреватой угрозами, чем представлялось ранее.

Как ни обидно заканчивать на груст­ной ноте, но, если все мастерство таких, безусловно выдающихся экономистов и мыслителей, как Кругман, дает столь скудные практические рекомендации, чего же человечеству ожидать от политиков и чиновников, одаренных куда скромнее нобелевских лауреатов? Видимо, придется вспомнить, что не боги горшки обжигают. И вдохновив­шись блестящими и увлекательными размышлениями Пола Кругмана, приступить к тяжелой работе по разгребанию финансовых авгиевых конюшен. А он продолжит писать свои замечательные колонки в газете The New York Times и вести блог на ее сайте, и оттуда или из его новой книги мы когда-нибудь узнаем, хорошо ли мы справились. В конце концов, дело профессоров — ставить оценки нам, вечным студентам в этом мире.