ДРУГОЕ ВЫСШЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ

Последние двадцать лет по миру идет волна реформ высшего образования. Похоже, пришла очередь России. Но что именно менять и главное как?

После того, как Советский Союз рухнул, наша система образования так и не сумела окончательно выйти из парадигмы плано­вой экономики. Она живет как бы вне рын­ка: государственные вузы — основа высшей школы — существуют на бюджетные деньги и управляются государством, конкуренции между ними нет. Работодатели рычагов воз­действия на вузы не имеют. В итоге падает качество образования: все меньше иностран­ных студентов едет в российские вузы учиться, а профессоров — преподавать, все реже наши университеты попадают в международные рейтинги. На это можно было бы закрыть глаза, но есть и другие цифры: по данным Росстата, в 2008 году рост производительности труда затормозился до самого низкого показателя за последние шесть лет. Это означает, в том числе, что система образования плохо обеспечивает страну качественным человеческим капита­лом — а ведь это ее главная задача. Пришло время реформ.

Основные проблемы российской системы высшего образования — высокая степень централизации и, как следствие, слабая связь с рынком труда и низкая прозрачность.

Прекрасная иллюстрация — государственные вузы. Министерство образования утверждает ректоров (кандидатуры предлагает сам вуз), которые подчиняются ему в управленческих, кадровых, финансовых и других вопросах (хотя в последнее время ситуация и меняется в поло­жительную сторону). В итоге вузам не слишком интересно мнение работодателя — они от него не очень зависят. Иначе устроено большинство европейских и американских высших учебных заведений, где даже ректоры государственных вузов очень часто подчиняются не министерст­вам, а наблюдательному совету, куда входят, например, представители муниципалитета и самого университета. Свободный университет Берлина, второй по величине в столице Герма­нии вуз, управляется попечительским советом, в который входят шесть представителей Бер­линской земли и три самого университета. Совет ведает важнейшими вопросами: от приглашения профессоров до управления бюджетом. Логично: это стейкхолдеры, и они заинтересованы в том, чтобы университет вы­пускал на рынок востребованных специалистов. А российские заведения продолжают в комфорт­ной слабоконкурентной обстановке выпускать специалистов, скроенных по преж­ним лекалам. Но цифры говорят о том, что такие выпускники не слишком нужны бизнесу. По дан­ным исследования ГУ-ВШЭ, Росстата, Фонда общественного мнения и «Левада-центра» 2006 года, рабо­тодатели считают, что в переобуче­нии нуждаются как минимум 38% молодых сотрудников.

Вектор движения

Россия не одинока в своей проб­леме. Модель высшего образова­ния, которая существует у нас еще с царских времен, называется «континентальной», и до недав­него времени ее адептами была большая часть европейских вузов. Ключевые признаки: монолитные пятилетние про­граммы, контроль государства над большей частью вузов, слабая вовлеченность системы образования в рынок. «Континентальной» противостоит «амери­канская» модель: гибкие двухуровневые программы, жестокая конкуренция, невысокое присутствие го­сударства. Тенденция в мире такова, что последние годы «американская» модель планомерно вытесняла «континентальную». Европейцы сопротивлялись, но объективно ухудшающиеся показатели высшего образования не оставили им выбора. В топ-50 любого из двух наиболее авторитетных рейтингов — Шанхай­ского университета или газеты Times — европейские университеты можно пересчитать по пальцам; ос­тальные — американские (в обоих есть еще несколько азиатских). В1999 году большинство европейских стран подписало Болонскую декларацию, главная цель кото­рой — создание единого образовательного пространст­ва. Вектор четкий: увеличить мобильность студентов и профессоров, снизить роль государства, заставить вузы конкурировать и т.д. — всем этим славятся американ­ские университеты. Впрочем, градация «хуже-лучше» для оценки моделей не подходит: «континентальная» генерирует более сильных, «узких» специалистов, но из-за своей монолитности плохо реагирует на измене­ния внешней среды. «Американская» гибка и отлично реагирует на рыночный спрос — потому и победила.

У России, похоже, просто нет выбора, кроме как ре­организовать высшее образование, встроив его в капи­талистическую экономику. Власти уже брались за ре­форму и сейчас вновь активизировались: идет переход к двухуровневой системе высшего образования, вве­ден ЕГЭ. Но вот понять, как именно выглядит стра­тегия реформы, сложно — найти соответствующий документ нам не удалось. Эксперты подтверждают: четкого плана реформы пока нет. Тем интереснее его смоделировать, опираясь на лучший мировой опыт.

Дальние родственники

Стран, прошедших через реформы высшей школы, в мире достаточ­но: Сингапур, Малайзия, Индо­незия, Венгрия, Финляндия... Мы выбрали три — Германию, Китай и Турцию: системы образования этих государств в чем-то похожи на нашу. Немецкая для российской была прототипом, а китайцы в свое время ориентировались на совет­скую; Турция так же, как и Россия, опиралась на немецкие образцы, к тому же это тоже развивающаяся экономика.

Турция: контроль по-умному. К окончанию Второй мировой войны Турция была аграрной страной с двумя университетами — Стам­бульским и Стамбульским техническим. В 1950— 60-е годы спрос на высшее образование начал расти, и в стране стали открываться частные университеты. Качество преподавания в них, однако, было невы­соким, и в 1971 году власти их национализировали. В последующие десятилетия правительство ужесточа­ло контроль над вузами, но это не повлекло значитель­ных улучшений. Усугубляла ситуацию разнородность системы высшего образования: кроме университетов в нее входили заведения неуниверситетского типа (профессиональные колледжи, институты и т.д.). Реформа стартовала в 1981 году. Ориентиром для турок стала прогрессивная европейская модель: власти стремились унифицировать систему и влиться в единое европейское образовательное пространство. Вот несколько шагов, которые позволили турецким университетам сделать качественный скачок.

— Создание точек роста. Ими стали университеты, где качество обучения было выше: к ним присоединили большую часть колледжей и институтов. Так бюджет­ные деньги распределяются более целенаправленно и эффективно. В итоге появилось несколько сильных диверсифицированных учебно-научных центров вместо более чем сотни посредственных заведений, где можно получить не только высшее образование, но и аналог нашего среднего специального, а также докторскую сте­пень. К примеру, в состав Стамбульского университета, основанного в 1453 году, кроме 17 факультетов, входит несколько институтов и школ.

— Создание служб поддержки НИОКР. В Турции финансирование НИОКР осуществляют несколько госу­дарственных учреждений: Фонд развития технологий, Турецкая академия наук, Научный исследовательский совет. Они поддерживают исследования, организуют стажировки ученых за рубежом, выделяют денежные премии за научные достижения и т.д. Благодаря много­образию форм, простой и понятной схеме финансиро­вания помощь доходит до талантливых ученых.

— Участие в международных программах. Турция как член Болонской декларации активно участвует в европейских образовательных проектах. Например, в Socrates — комплексной программе, которая объ­единяет несколько уровней системы образования. Это способствует интернационализации турецких универ­ситетов и повышению качества обучения: европейские проекты предусматривают интенсивный обмен опы­том и кадрами. Еще одно последствие — вхождение английского языка в обиход вузов: десятки турецких университетов предлагают программы на английском, в некоторых преподавание ведется только на нем (в Средневосточном техническом и Босфорском).

— Поддержка образования в провинции. В турецкой провинции проникновение высшего образования все еще остается невысоким. При помощи и по образу Открытого университета Великобритании был создан Открытый университет Турции, главная цель которо­го — поднять уровень образования в труднодоступных районах. Отсюда и дизайн программ: заочная и дис­танционная формы обучения (видео- и аудиолекции, интернет-обучение).

Как и в России, вузы в Турции контролирует государст­во, а значит, им присуща неповоротливость и зарегулированность. Зато система управления организована четко: во главе стоит независимый Совет по образова­нию — выборный (на 8 лет) орган, куда входят предста­вители университетов и правительства. Он формирует список кандидатов на ректорские позиции, который ложится на стол президенту страны. Ректор обладает огромной властью, но его пребывание в должности ограничено пятью годами.

Параллельно с государственными в стране активно развиваются частные и международные вузы, которые тоже становятся точками роста. Самым «европейским» вузом страны считается Средневосточный университет, который был создан под эгидой ЮНЕСКО и ООН и управ­ляется по европейскому образцу — не государством, а советом попечителей и университетским советом.

Китай: компромиссы глобализации. Во второй половине XX века китайское образование то получало импульс (модернизация 1950-х годов, в которой Китаю помогал СССР), то разрушалось едва ли не до основа­ния (в ходе культурной революции часть университе­тов была закрыта). Восстановление началось только в 1970-х. Знаковым стал сентябрь 1998 года, когда был принят новый закон об образовании. К этому моменту высшая школа в Китае напоминала советскую: централи­зация университетов, уравнительное финансирование, 4—5-летнее одноуровневое образование и т.д. Главной чертой нового закона стала частичная либерализация образования: к этому власти подтолкнула интегра­ция Китая в глобальный рынок и амбициозные цели партии. По большей части успехи китайцев связаны с введением рыночных механизмов: например, универ­ситетам разрешили вести коммерческую деятельность (но с академическими свободами дела по-прежнему обстоят плохо). К тому же Китай перешел к двухуров­невой модели «бакалавриат-магистратура». Вот еще несколько шагов, предпринятых властями.

— Создание университетов-лидеров. Отбор ключевых вузов и их поддержка — официальная стратегия ки­тайских реформаторов. В 1995 году стартовал «Проект 21-1»: было выбрано 100 самых сильных вузов, которые в будущем должны будут составить конкуренцию миро­вым университетам. Эти заведения получили организа­ционную и финансовую поддержку — деньги идут на НИОКР, повышение качества обучения, приглашение именитых профессоров, улучшение материально-тех­нической базы. «Новые лидеры» менее ограничены в своих действиях, чем другие вузы. На них тратит­ся примерно десятая часть всего бюджета на науку.

В 1999 году селекция продолжилась — в новую про­грамму, «Проект 98-5», попало уже только 40 лучших вузов, которые получили дополнительные средства из бюджета. Помощь китайского правительства исчисля­ется миллиардами долларов, и стратегия пока успешна: участник программы, Пекинский университет, в рей­тинге Times 2006 года поднялся до 14 места. Подавляю­щая часть научных проектов Китая сейчас реализуется именно «новыми лидерами».

— Привлечение иностранных профессоров. Закон 1998 года снял, наконец, ограничения на работу ино­странцев в Китае. Этим не преминули воспользоваться богатые госуниверситеты, начавшие массово пригла­шать звездных профессоров со всего мира, заманивая их высокими зарплатами, оборудованными по последнему слову прогресса лабораториями и амбициозными про­ектами. Сейчас в китайских университетах несколько десятков тысяч иностранных преподавателей. Эта цифра не была бы такой высокой, если бы китайцы не оказывали иностранцам поддержки: получение виз, поиск квартир и т.д.

— Репатриация китайских ученых. Отдельным на­правлением стало возвращение китайских ученых из-за границы — в основном из США. Эта работа ведется и на государственном, и на вузовском уровнях. Например, главная задача госпрограммы «Вечная река» — привле­кать к масштабным проектам талантливых китайских ученых из провинции и из-за границы. Богатые госву­зы тоже работают в этом направлении: в Пекинском университете специально отслеживают талантливых китайских ученых, работающих за рубежом. Кропот­ливая работа окупается — во время реорганизации, когда преподавательский штат увеличивался, универ­ситет «перевез» несколько сотен бывших соотечест­венников. Как и в случае со звездными иностранца­ми, государство выделяет на такие проекты деньги и поддерживает организационно: людям помогают с визами, жильем и т.д.

— Международное сотрудничество. В 2001 году Китай присоединился к ВТО. Вступление дало им­пульс интернационализации высшей школы, облегчив местным вузам участие в международных программах.

В итоге сегодня десятки тысяч китайских студентов и аспирантов ежегодно отправляются на учебу в другие страны (общее число исчисляется уже сотнями тысяч). Министерство образования организует им выезд и консультирует, а наиболее талантливых поддерживают деньгами — в Китае есть госфонд, который финансирует учебу за рубежом способной молодежи. Впрочем, есть и контролирующий орган, который следит за тем, чтобы таланты возвращались домой.

Китайский опыт не был бы таким успешным, если бы не внимание властей к образованию: роль «нового человека» в модернизации прописана в главных документах. Высшему образованию уделяется огромное внимание, в него вкладыва­ют миллиардные инвестиции. Но есть и вещи, ко­торые тормозят развитие: авторитарный харак­тер системы, элитарность образования (обучение в Китае платное), отсутствие академических свобод, небольшое число и низкий уровень частных университетов.

Германия: победивший рынок. С немецкой системы высшего образования, по сути, была в свое время скопирована российская. Неудивительно, что Германия столкнулась с похожими проблемами, хотя и не в той же степени: высокое присутствие го­сударства на рынке образования, отсутствие четких связей между вузами и рынком труда. Все это отража­лось на уровне обучения, но, так как Германия глубоко интегрирована в глобальный рынок, тревожные звонки стали поступать быстро: падение индекса цитирования немецких ученых, снижение численности иностранных студентов и т.д. Ситуацию осложняла запутанная форма управления вузами: каждый находился в ведении одной из 16 земель и регулировался несколькими местными и федеральными органами. В середине 1990-х годов нача­лось преобразование немецкой высшей школы — курс был взят на рыночную модель, гибкое двухуровневое высшее образование, повышение автономности вузов, интернационализацию. Меры частично совпадают с тем, что делают власти Турции и Китая. Это создание университетов-лидеров, укрупнение вузов, международ­ное сотрудничество, увеличение бюджета на НИОКР. Остановимся на вещах, о которых еще не было речи.

— Изменение формы управления вузами. Немец­кие вузы находятся под контролем земель. Схема управления университетом сложная и запутанная, и реформа здесь сводится к тому, чтобы ее максимально упростить и урезать влияние администрации земель. За образец, по сути, берется организация: ректор олицетворяет исполнительную власть, превращаясь в генерального директора. Контролирующую функцию берет на себя «совет директоров»: академический сенат (ученый совет вуза) или совет по высшему образованию (надзорный орган над несколькими вузами одного региона). В последнем случае он может состоять из представителей бизнеса, науки, культуры. Совет решает наиболее важные в жизни вуза вопросы. Так, например, устроен Свободный университет в Берлине.

— Создание и поддержка негосударственных учеб­ных заведений. Параллельно идет процесс созда­ния частных и корпоративных университетов. Власти нередко мотивируют их основателей: те получают организационную поддержку. Впро­чем, крупные компании, например, сами заин­тересованы в массовой подготовке и переподго­товке кадров. Свой институт в 1998 году открыла корпорация Dymler-Benz, которая тогда только-толь­ко начала объединяться с американской Chrysler и планировала сделать ее управленческой лабора­торией, привлекая к лекциям гуру и преподавате­лей бизнес-школ. В чуть менее масштабные проекты вовлечены и многие другие немецкие компании (например, SAP).

— Изменение принципов бюджетирования вузов. Немецкие вузы, как и российские, в основном финан­сируются государством. Схема всегда сводилась к тому, что вуз получает фиксированную сумму. Но наиболее прогрессивными и эффективными в мире давно при­знаны подушные схемы: заведение получает сумму, зависящую от числа учащихся. Первые эксперименты, проведенные в университетах Германии, показали, что эта система проста и справедливо распределяет бюджет между вузами.

Это лишь несколько образовательных инициатив немецких властей. Подводить итоги рано — мало времени прошло. Но уже видно, что успех прино­сят введение рыночных инструментов и снижение влияния государства на вузы, а также мощная ры­ночная экономика — например, немцам не нужно специально развивать систему кредитования.

План для России

Какой должна быть реформа высшего образования в России? Мнений довольно много. Некоторые, например, вообще считают, что реформа по между­народному образцу — зло. Как сообщило 29 августа 2008 года Агентство национальных новостей, калужские коммунисты вышли на митинг с плакатами «Болонская система—путь в болото» и «Советское образование — лучшее в мире». И это довольно распространенная точка зрения. Но есть и другие. Скажем, такая: главное — отме­нить призыв в армию и система сама начнет приходить в норму—уклонисты, которых немало среди студентов и аспирантов, перестанут поддерживать слабые инсти­туты и занимать чужие места в сильных. Мы же соста­вили свой список мер, основываясь на положительном мировом опыте и мнении авторитетных российских специалистов. Этот план должен помочь нашей высшей школе выпускать тех специалистов, которые нужны экономике.

Изменение принципов контроля над вузами. Опыт Китая, Турции и Германии показывает, что контроль государства тормозит развитие высшей школы, для которой жизненно важно сотрудничество и конкурен­ция. Зарегулированность вузов присуща и российским, и китайским (в Китае ректор де-факто подчиняется главе местного отделения коммунистической партии), и турецким высшим учебным заведениям. По мнению экспертов, это им сильно вредит. В России ситуацию осложняет невысокая прозрачность системы. Положе­ние могло бы спасти снижение присутствия государства в секторе высшего образования — тогда наши вузы стали бы функционировать как западные частные университе­ты. Ректоры подчинялись бы наблюдательным советам, состоящим из представителей власти, работодателей и общественных деятелей. Но это полуфантастический сценарий, поэтому государство могло бы присмотреть­ся к опыту Турции, где жесткая и прозрачная система управления позволяет контролировать ректоров. Такая модель хотя бы снижает коррупцию.

Изменение принципов бюджетирования вузов. В нашей стране еще с советских времен государственные деньги на образование идут прямиком в вуз. В передовой мировой практике они следуют за сту­дентом: вуз получает не фиксированный бюджет, а сумму, которая зависит от конкретного числа студентов и аспирантов. У вузов появляется стимул бороться за абитуриентов — чем больше поступивших, тем больше финансирование. В итоге сильные заведения получают пропорциональные своим достижениям деньги и могут тратить их на повышение качества обучения и науку. Институты, которые абитуриенты обходят стороной, такой возможности лишаются, что справедливо. Наши реформаторы могли бы присмотреться к опыту Герма­нии, где эта система неплохо себя показала.

Правда, российский эксперимент, программа Госу­дарственных именных финансовых обязательств, был встречен некоторыми в штыки — очень многим придет­ся доказывать право на существование. Для того, чтобы этот инструмент работал эффективно, реформаторам придется подумать над деталями. Недобросовестные вузы могут начать принимать откровенно слабых студентов. Но помешать им можно: достаточно привя­зать бюджет, закрепленный за студентом, к его результа­там ЕГЭ (ввести минимальный проходной балл в отдель­ные университеты или на отдельные специальности) и создать, наконец, авторитетный рейтинг вузов.

Создание авторитетного рейтинга. К сегодняшнему дню среди множества рейтингов российских вузов не существует по-настоящему признанного. На первый взгляд, это дело даже не второго, а третьего порядка. Но на самом деле рейтинг может решить многие серьезные проблемы. Сейчас родители абитуриентов не могут объ­ективно оценить качество программ и основываются на своем восприятии двадцатилетней давности. Нужны регулярные рейтинги не только вузов, но и отдельных программ и курсов. Тогда будущие студенты получат нормальную систему ориентиров.

В мире наибольшим авторитетом пользуется ежегодный рейтинг лучших университетов газеты Times и Академический рейтинг университетов мира Шанхайского университета. Критерии оцен­ки в обоих случаях очень конкретны: число иност­ранных студентов и иностранных преподавателей, уровень информационно-библиотечного фонда, цитируемость в ведущих мировых журналах, связи с бизнесом, уровень НИОКР, гибкость программ — все это прямые показатели уровня вуза. Неспроста для быстрорастущих китайских университетов попадание в мировые рейтинги — дело чести (в итоге, Пекин­ский университет в рейтинге Times за 2009 год — на 52 месте).

Для России это пока не слишком актуально: в 2009 году МГУ и СПбГУ были в рейтинге Times на 155 и 168 мес­тах соответственно. Впрочем, попадание в престижные листинги—отдельная проблема, а пока имело бы смысл создать национальный — возможно, обратившись к какому-либо известному рейтинговому агентству, чтобы результаты вызывали доверие. Агентство не­минуемо столкнется с проблемами: не все данные можно найти в открытых источниках, а заставить вузы предоставлять информацию невозможно. Но сильным университетам рейтинг выгоден (особенно если будет введено нормативное подушевое финансирование), и они станут локомотивом. Постепенно подтянутся средние, а со временем неучастие в рейтинге будет считаться подозрительным. В связке с норматив­ным подушевым финансированием рейтинги станут мощным инструментом, помогая хорошим университе­там привлечь студентов и деньги и маркируя не очень качественные вузы.

Построение университетов-лидеров. Слияние уни­верситетов — один из мировых трендов. Финляндия, Сингапур, Турция, Китай, Великобритания — список можно продолжать. Объединение позволяет создавать кластеры образования: простое сложение материаль­но-технических ресурсов и преподавательских кадров позволяет получить более сильное учебное заведение. При этом слабые вузы исчезают. Эффект объедине­ния подобен эффекту слияния организаций. Но есть и специфические сложности: наибольшего эффекта можно добиться от объединения непохожих заведе­ний, которые дополнят друг друга. Причем совершен­но необязательно сливаться должны вузы. В Турции в начале 1980-х годов к университетам присоединяли об­разовательные учреждения классом пониже: институты, профессиональные школы и т.д. Впрочем, укрупнение не решает таких проблем, как плохое управление или недостаток инвестиций.

В 2006 году в виде эксперимента в России было образовано два федеральных университета: Южный и Сибирский. На каждый потрачено уже больше десяти миллиардов рублей, но оценить эффект сложно: мало времени прошло. Эксперты пока не очень довольны: по их мнению, это не слабые участники альянсов подняли свой уровень, а наоборот — сильные снизили. Специа­листы советуют обратить внимание на то, как проходи­ли объединения в других странах: они были детально прописаны и отнимали в среднем по 7—9 лет.

Создание исследовательских университетов. Ква­лификация преподавателей — один из основных по­казателей уровня образования. В мировой практике научно-преподавательские кадры принято ковать в так называемых исследовательских университетах — вузах с богатой научной историей, наподобие легендарного MIT. В СССР наукой занимались в основном в НИИ, а в вузах, за редким исключением (МИФИ, МФТИ), исследовательская работа велась не очень активно. Стоило бы закрепить за несколькими ведущими вузами статус научно-исследовательских центров, выделив им соответствующий бюджет. Кроме импульса НИОКР, есть еще один плюс: в таких университетах студенты смогут получать знания от практикующих ученых. В нескольких наших вузах работа так и построена: например, в ГУ-ВШЭ и РЭШ. Интересен опыт Китая, где власти, выделив сильные и перспективные универси­теты, поставили их в особые условия. «Положительная дискриминация» позволяет взращивать университеты уровня, близкого к мировому. Кроме Китая можно привести в пример Малайзию и Сингапур. Пока экс­перты критикуют попытки создать исследовательские университеты в России. В разрешенные статьи расходов государство не включило главного: средств на привле­чение продуктивных ученых и дополнительных денег на исследования молодых ученых и аспирантов.

Массовое внедрение госпрограмм образователь­ных кредитов. Хорошее образование дорого стоит, и часть этих затрат целесообразно переложить на учащихся. Однако талантливый человек, не имеющий возможности оплатить обучение, не должен быть лишен такого шанса. Этому должны помочь массовые государственные и частные программы по кредито­ванию и субсидированию студентов. Эта мера еще и создает дополнительное рыночное давление на вузы. Студенты, взявшие кредиты, очень внимательны к ка­честву преподавания: недостаточно «весомый» диплом не позволит найти хорошую работу и вернуть деньги. Какие-то государственные программы в России уже есть (например, программа, субсидирующая процентную ставку по образовательному кредиту). Есть еще несколь­ко частных программ, но этого недостаточно. Можно присмотреться к опыту Китая, где есть фонд поддержки талантливых студентов и аспирантов.

Привлечение преподавателей и ученых из-за ру­бежа. Создание класса квалифицированных препо­давателей может растянуться на десятилетия. Но есть «быстрые» способы: привлекать профессоров из-за рубежа — в том числе, и особенно, россиян, уехавших из страны и преподающих в американских и европей­ских университетах. Пункт 1.5 федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» предусматривает привлечение ежегодно 100 проектов россиян, обосновавшихся за границей. Процесс идет не очень споро, однако никаких особых секретов здесь нет: необходимо последовательно создавать хорошие условия для приглашенных препо­давателей, давать им возможность заниматься наукой, не отвлекаясь на многомесячные бюрократические процедуры типа получения рабочей визы. Отличный пример — Китай.

Эти шаги — первая часть реформ. Образовательные меры принесут больше эффекта вкупе с институци­ональными преобразованиями: отменой призыва в армию, развитием системы кредитования, борьбой с коррупцией. Пока же миф о лучшем на свете россий­ском образовании трещит по швам: в прошлом году в ГУ-ВШЭ провели исследование, выяснив, с каким бал­лом ЕГЭ поступают вузы. Оказалось, что во многие на отдельные специальности попадают преимущественно «троечники». Такой результат можно трактовать по-раз­ному, но падение общего уровня высшего образования налицо.

Основные недостатки нашей сис­темы образования: централизация, негибкость и непрозрачность. Рос­сийские государственные вузы — основа системы — не зависят от рынка труда и потому не реагируют на его запросы. В итоге качество образования падает. Через реформу системы высшей школы проходили многие страны. Мы обратились к историям трех: Германии, Китая и Турции. Проанализировав их опыт и рос­сийские реалии, мы составили план реформы высшей школы в России.

Дмитрий Фалалеев